Алжир / Вторжение в Африку

В Гибралтаре наш штаб размещался в самых скверных условиях из всех, в каких мы когда-либо находились за всю войну. Подземные туннели под скалой были единственным местом для размещения наших служб. Там мы установили радиоаппаратуру, с помощью которой надеялись поддерживать связь с командирами трех десантируемых групп. Вечная темень этих туннелей то здесь, то там частично рассеивалась слабыми электрическими лампами. В подземелье стоял сырой и холодный затхлый воздух, который, казалось, никак не реагировал на усиленное журчание электрических вентиляторов. Грунтовые воды просачивались сквозь сводчатые потолки, и крупные падающие капли тоскливо и методически отсчитывали секунды бесконечного, почти невыносимого ожидания начала операции.

Другого места, в котором мы могли бы разместиться, не было. В ноябре 1942 года союзные государства не обладали ни одним пятачком суши во всей Западной Европе, за исключением Гибралтарской крепости, а в районе Средиземного моря у них оставалась только Мальта. Английский Гибралтар сделал возможным вторжение в Северо-Западную Африку. Небольшой аэродром в Гибралтаре на ранних стадиях вторжения служил не только оперативной базой авиации прикрытия, но и промежуточным аэродромом для самолетов, летевших из Англии на Африканский континент. Еще за несколько недель до высадки десантов он был забит истребителями; использовался буквально каждый дюйм земли для размещения техники и горючего. И все это стояло на виду, поскольку не было никакого смысла проводить мероприятия по маскировке. Хуже того, аэродром находился непосредственно у самой границы, вдоль которой была протянута только изгородь из колючей проволоки. В политическом плане Испания склонялась к державам "оси", поэтому она наверняка разрешила какому-то числу их агентов стоять у изгороди и наблюдать за происходящим. Каждый день мы ждали крупного налета вражеских бомбардировщиков, но его не было. Это удивляло и озадачивало нас.

Единственным объяснением такого поведения могло быть то, что, вероятно, хорошо сработали принятые нами меры по введению противника в заблуждение*. Нам было известно, что задолго до вторжения страны держав "оси" узнают об усилившейся активности у Гибралтара, но мы надеялись, что противник придет к заключению, что мы готовим новую, необычную по своему замыслу попытку доставить подкрепления на Мальту, которая многие месяцы находилась в бедственном положении.

И тем не менее, несмотря на угрозу воздушного нападения, мрачную окружающую обстановку и тысячи других непредвиденных обстоятельств, вопреки нашим расчетам легко могущих возникнуть в этом огромном механизме, который должен был прийти в движение, в самом штабе настроение было бодрым. Пехотинцы, моряки, летчики, собравшиеся здесь, находились в состоянии возбуждения, которое неизменно возникает у человека, когда остаются позади месяцы упорных приготовлений и начинается ожидание исхода смелого предприятия.

Правда, чувствовалась и напряженность. Это было естественно. Ведь через несколько часов союзники узнают о судьбе начальных фаз первой совместной наступательной операции в войне. За исключением нерешительных кампаний, которые продолжались в Западной пустыне вот уже целых два года, и сражения на острове Гуадалканал, во всем мире союзники не были в состоянии предпринять на суше что-либо большее, чем чисто оборонительные усилия. И даже эти наши оборонительные усилия были омрачены трагическими поражениями, из которых Дюнкерк, Батаан, Гонконг, Сингапур, Сура-бая и Тобрук служили нам тяжелым напоминанием.

В то время, когда мы коротали часы, вышагивая по пещерам под гибралтарской скалой, сотни кораблей, сведенные в быстроходные и тихоходные конвои, шли через Северную Атлантику по направлению к общему для всех месту на берегах Северо-Западной Африки. Для десантирования у Алжира и Орана большинству из этих кораблей предстояло проследовать через узкий Гибралтарский пролив; на его берегах находились батареи, которые в любой момент могли открыть огонь. Другие корабли, шедшие непосредственно из Америки, должны были идти прямо на Касабланку и в портовые города к северу и югу от нее.

Корабли этих трех основных караванов шли в водах, которые кишели немецкими подводными лодками. У Гибралтара большинству конвоев предстояло войти в зону действия вражеских бомбардировщиков. Наши войска были наскоро обучены такого рода сложным десантным операциям, большинство из них вообще не имели боевого опыта. Нехватка судов не позволяла взять сразу все войска и боевую технику, необходимые для обеспечения полного успеха. И разумеется, все это беспокоило нас.

Даже наш перелет из Англии в Гибралтар был рискованным. Нам дважды пришлось откладывать время вылета из-за скверных погодный условий. Прежде чем наконец подняться в воздух, офицер, командовавший "летающими крепостями", предназначенными для переброски нашей группы в Гибралтар, преднамеренно поставил меня перед необходимостью принять решение, вылетать или не вылетать. Это был единственный случай в моей жизни, когда я оказался в таком положении, так как обычно окончательным является решение авиационного командира. Все это казалось далеко не благоприятной приметой^накануне огромного предприятия, но нам не оставалось ничего иного, как пройти и это испытание. Мы летели на-небольшой высоте. Когда огромная скала Гибралтара начала наконец вырисовываться в легком тумане, мой пилот заметил: "Это первый случай в моей практике, когда я должен набирать высоту, чтобы сесть на взлетную полосу в конце длительного полета!"

Находясь в Гибралтаре, мы уже планировали свою деятельность после успешной высадки десантов, в том числе скорейшую переброску нашего штаба в Алжир. Недостатка в будущих проблемах не было, но каждая из них могла быть решена только при условии успеха начальных фаз десантирования. Таким образом, наши мысли и разговоры неизбежно вновь и вновь возвращались к непосредственному решению этой основной задачи.

Мы ждали три дня. Наконец ночью появились головные корабли и стали проходить через узкий пролив, а мы стояли на затемненных мысах и смотрели, как они идут мимо нас. Все еще никаких сообщений о нападениях подводных лодок или авиации противника! В нас крепла надежда, что противник, придерживаясь своей тактики, которую он в прошлом применял против конвоев, следовавших на Мальту, будет держать свои воздушные, подводные и надводные силы сосредоточенными к востоку от острова Сицилия, предвкушая нанесение мощных ударов по кораблям, когда те подойдут к узкому проходу между Сицилией и африканским побережьем.

В первоначальных планах возможность столкнуться с исключительно тяжелыми погодными условиями у Касабланки являлась одной из тех причин, которые заставляли меня с неохотой согласиться на отправку туда самой крупной оперативной группы. Угроза отмены десантирования в последнюю минуту возле Касабланки была вполне реальной, и если бы это случилось, то оставались бы только две возможности.

Первая заключалась в том, чтобы приказать этому огромному конвою отложить десантирование и просто ходить по кругу в море недалеко от берегов в ожидании благоприятного момента. Такой вариант имел много недостатков. Во-первых, был бы полностью утерян элемент внезапности в этом районе; во-вторых, корабли оказались бы под угрозой ударов со стороны подводных лодок противника, которые кишели в Бискайском заливе; в-третьих, в значительной степени ослабла бы видимость подавляющей мощи, если не будет одновременного десантирования в районах всех трех портов. И наконец, запасы топлива у кораблей не беспредельны. По второму варианту предусматривалось провести весь западный конвой в Средиземное море, чтобы не толпиться в и без того уже переполненном порту Гибралтара. Здесь конвой мог беречь свое топливо и быть готовым направиться в Касабланку для десантирования, как первоначально планировалось, или высадить войска вслед за первым десантом у Орана и затем направить их вдоль железной дороги в северо-западном направлении. Ни тот, ни другой вариант не представлял собой удачного решения, поскольку каждый из них требовал быстрого пересмотра и изменения планов, к осуществлению которых уже приступили. Однако закон вероятности указывал на то, что нам пришлось бы принять одну из этих возможностей.

К вечеру накануне десантирования донесения о погоде, полученные от одной из наших подводных лодок в районе Касабланки, были мрачными, и я принял предварительное решение: если условия не улучшатся, переориентировать западный конвой на Гибралтар. Это серьезно расстроило бы все наши планы, но было бы лучше, нежели бесцельно носиться в океанских водах, увертываясь от вражеских подводных лодок.

Никогда за всю войну я не чувствовал такого облегчения, как тогда, когда на следующее утро получил краткое сообщение, что условия на море у Касабланки сложились не слишком плохие и десантирование идет в соответствии с планом. Я сотворил молитву благодарности; мои сильные опасения рассеялись.

Неожиданные трудности возникли с радиосвязью. На первых стадиях операций союзный штаб должен был полагаться исключительно на радиосвязь с оперативными группами, следовавшими к указанным районам для десантирования, и мы чуть было не пришли в смятение, обнаружив, что наша радиосвязь работает плохо, а иногда совсем отказывает. Эти неприятности приписывались главным образом перегрузке каналов связи на наших штабных кораблях и в центре связи в Гибралтаре. Однако, каковы бы ни были причины, я решил как можно скорее перевести наш штаб на Африканский континент.

Первое донесение о соприкосновении с противником было огорчительным. Корабль военно-морских сил США "Томас Стоун", следуя в составе конвоя к Алжиру и имея на борту усиленный американский батальон, был торпедирован 7 ноября всего в 150 милях от места назначения. Подробности в донесении не сообщались, но возможность весьма существенных потерь в людях не исключалась. До сих пор в этом отношении нам удивительно везло, но это не уменьшало беспокойства за судьбу людей на корабле. В тот вечер мы так и не получили никаких дополнительных сведений о судьбе людей, однако позднее стало известно, что инцидент закончился благополучно. Потери оказались небольшими, да и сам корабль получил не очень тяжелые повреждения. Однако солдаты и офицеры, не желая спокойно ждать, когда их отбуксируют в какой-либо порт, с энтузиазмом поддержали решение командира сесть в лодки и на них попытаться своевременно добраться к месту десантирования. Но начавшееся к концу дня сильное волнение на море не позволило им осуществить смелое намерение, и их пришлось взять на борт эсминцев и других кораблей охранения и в конце концов высадить на берег с опозданием примерно на 20 часов. К счастью, отсутствие этого усиленного батальона не оказало существенного влияния на ход операции.

В тот же день, 7 ноября, я провел самые огорчительные переговоры за всю войну.

Поскольку в Лондоне и Вашингтоне были искренне убеждены, что генерал Жиро мог привести французов "Северной Африки в лагерь союзников, в октябре мы через Мэрфи начали переговоры с целью вызволить генерала из Южной Франции, где он, по существу, находился под арестом. Тщательно продуманный план был разработан нашими французскими друзьями и Мэрфи, который вернулся в Африку после тайного визита в Лондон. Генерала Жиро через надежных посредников держали в курсе подготовляемого побега. Несмотря на бдительность немцев и вишистов, в назначенное время он появился на берегу, сел в небольшую лодку и под прикрытием ночной темноты отправился на встречу с находившейся в прибрежных водах английской подводной лодкой под командованием капитана 1 ранга американских ВМС Джеральда Райта. Она с большим трудом нашла генерала Жиро в море. В другом назначенном месте эта подводная лодка встретилась .с одним из наших гидропланов, и на нем генерал с тремя своими личными помощниками и группой штабных офицеров полетел в мой штаб во второй половине дня 7 ноября. Этот эпизод, изложенный здесь кратко, на самом деле был захватывающей историей, полной необычайного драматизма.

Генерал Жиро даже и в гражданском платье выглядел настоящим военным. Ростом более шести футов, прямой, с твердой осанкой и резкий в разговоре и манерах, это был мужественный, хотя и несколько уставший человек. Однако перенесенные им испытания, в том числе и длительное пребывание в тюремном заключении, не укротили его боевого духа.

Очень скоро обнаружилось, что генерал Жиро прибыл из Франции в глубоком заблуждении: он думал, что немедленно примет на себя командование всеми экспедиционными силами союзников. Войдя в мой темный кабинет, он представился мне именно в такой роли. Я не мог принять его услуг на таких условиях. Я хотел, чтобы он выехал в Африку, как только мы сможем гарантировать его безопасность, и там взял на себя командование теми французскими силами, которые добровольно сплотятся вокруг него. Мы хотели иметь его на нашей стороне прежде всего потому, что в глубине души постоянно опасались оказаться втянутыми в длительную и серьезную войну против французов, которая не только сильно огорчила бы нас и расстроила бы все планы, но и причинила бы ущерб всей нашей кампании против немцев.

Генерал Жиро оставался непреклонен; он считал, что затронута его честь и честь его страны, и поэтому, вероятно, не мог принять на себя в этом предприятии пост ниже, чем пост главнокомандующего. Но это было невозможно. Назначение союзного главнокомандующего — процедура сложная, требующая общего согласия военных и политических лидеров соответствующих правительств. Ни один нижестоящий командир экспедиционных сил не нашел бы юридического обоснования, чтобы подчиниться приказам, исходящим от генерала Жиро. Более того, в данный момент в составе союзных экспедиционных сил не было ни одного француза; противником же, если бы таковой появился, могли быть. именно французы.

Все это было подробно объяснено генералу. Он был потрясен, разочарован и после многочасовых совещаний нашел необходимым отклонить любое свое участие в этом предприятии. Он сказал: "Генерал Жиро не может согласиться с подчиненным положением в этом командовании; этого не поняли бы мои соотечественники, а моя честь, как солдата, оказалась бы запятнанной". Оставалось только искренне сожалеть, ибо он оставил во Франции свою семью как потенциальных заложников в руках беснующихся немцев, а себя, если присоединится к нам, подвергал огромному риску.

Моими политическими советниками в то время были Фримэн Мэттьюс из американского государственного департамента и Уильям Мак из английского министерства иностранных дел. Они настолько были обеспокоены таким ходом событий, что предложили номинально назначить генерала Жиро командующим, а за мной сохранить фактическую власть по руководству боевыми действиями. Они считали, что публичное присоединение имени генерала Жиро к этой операции вполне могло означать ее успех. Я не мог согласиться с этим и решил придерживаться линии, что если генерал Жиро не захочет возглавить те французские силы в Северной Африке, которые, возможно, перейдут на нашу сторону в борьбе против Германии, то нам следует проводить кампанию так, как будто мы никогда не встречались и не совещались с ним. Переговоры с генералом Жиро продолжались с перерывами далеко за полночь. Я довольно хорошо понимал французский язык, но тем не менее настоял на том, чтобы во избежание любого неправильного понимания рядом находился официальный переводчик. Когда уже выдохлись более опытные переводчики, генерал Кларк предложил свои услуги. И хотя он говорил по-французски далеко не бегло, переговоры продолжались довольно гладко. Дело в том, что после первого же часа этих переговоров каждый из нас просто снова и снова повторял свои уже изложенные доводы. Когда наконец генерал Жиро отправился спать, не было ни малейших признаков изменения в его первоначальных требованиях. Уходя, он заметил, что в этом деле будет наблюдателем. Однако он согласился встретиться со мной на следующее утро в доме генерал-губернатора. В тот вечер лица политических деятелей при нашем штабе вытянулись.

Прежде чем уйти отдыхать после трудного дня, я направил в Объединенный англо-американский штаб подробное донесение о наших переговорах. Я был признателен за немедленный ответ из этого штаба, в котором меня полностью поддерживали. Заключительная фраза ответа оказалась искаженной, но мы все же смогли прочесть следующее: "...сожалеем, что вы были вынуждены посвятить так много вашего времени этому делу..." Хорошо, что я не мог предвидеть, сколько времени у меня уйдет в предстоящие недели на раздражавшие и тщетные совещания по северо-африканским политическим проблемам!

К счастью, ночной отдых несколько изменил настроение генерала Жиро, и на следующее утро при встрече он заявил, что будет участвовать в операции в той роли, какую мы ему предлагали. Я дал обещание, что, если он добьется поддержки французов, я буду иметь дело с ним как с администратором этого региона до того, как гражданским властям представится возможность выявить волю населения.

В ходе дальнейших переговоров с генералом Жиро обнаружилось полное расхождение во взглядах относительно того, что необходимо было сделать в стратегическом плане в тот момент. Его точка зрения сводилась к тому, чтобы немедленно наступать на Южную Францию, не обращая никакого внимания на Северную Африку. Я объяснял ему, что наши войска уже высаживались в намеченных пунктах северо-африканского побережья, что мы не могли обеспечить авиационную поддержку для десанта, который он предлагал, что союзники не имели в то время достаточного количества судов, чтобы провести необходимое наращивание сил для вторжения на юге Франции, которые выдержали бы давление на них со стороны немцев. Наконец, я объяснил ему, что эта кампания предпринимается на основе таких сложных и детально разработанных планов, что их изменение, какое предлагает Жиро, полностью исключается.

Он не мог понять, почему мы должны иметь в наших руках Северную Африку в качестве базы, почему войска союзников должны твердо и прочно обосноваться в этом регионе, прежде чем осуществить успешное вторжение в южную часть Европы. Он не представлял себе смысла уроков, которые дала война, относительно воздействия авиации наземного базирования на не защищенные с воздуха морские суда и корабли. Вероятно, он не понял в тактическом плане значения потери в юго-западной части Тихого океана двух крупных английских кораблей "Принц Уэльский" и "Рипалс", когда их оставили не защищенными от ударов авиации наземного базирования. Более того, Жиро считал, что, если бы союзники выбрали вариант высадки на юге Европы, они могли бы доставить на юг Франции 500 тысяч солдат в пределах двух или трех недель. Ему было трудно понять, что мы предприняли операцию, которая потребовала предельного напряжения наших ресурсов, и что в силу недостаточности этих ресурсов мы должны были тщательно рассчитать наши первоначальные стратегические цели.

В течение ночи и раннего утра 8 ноября поступали оперативные донесения, обнадеживающие по своему тону. Как и ожидалось, при высадке в Алжире наши войска не встретили почти никакого сопротивления. Это произошло главным образом благодаря усилиям Мэрфи, действовавшего через генерала французской армии Маета, и симпатиям к союзникам со стороны генерала Альфонса Жюэна, хотя внешне последний демонстрировал официальную враждебность.

Однако нас не покидала мысль необходимости как можно скорее выйти в район Туниса. В ночь на 8 ноября я набросал карандашом памятную записку, в которой говорилось: "В восточном секторе мы замедлили темпы продвижения, а нам надо немедленно идти по направлению к Бон, Бизерта".

У Орана наши войска успешно высадились на берег, однако французы, в частности подразделения их военно-морских сил, оказали ожесточенное сопротивление. В этой схватке американская 1-я дивизия, которой впоследствии предстояло пройти долгий боевой путь, получила здесь боевое крещение. Несмотря на слабую об-ученность личного состава, 1-я дивизия при поддержке частей 1-й бронетанковой дивизии добилась решающего успеха, и 9 ноября мы уже знали, что вскоре будем иметь возможность доложить о победе в этом районе. 10 ноября сопротивление у Орана полностью прекратилось. Генералы Фридендолл и Терри де ла Меса Аллен с честью выдержали свое первое боевое испытание.

Мы также знали, что на западном побережье войска высадились успешно, но в дальнейшем от них перестали поступать донесения. Правда, на некоторых участках, особенно у Порт-Лиотей, развернулись ожесточенные бои. Период спокойствия на предательском море длился очень короткое время, и последующая доставка подкреплений была сопряжена с исключительно серьезными трудностями. Я пытался использовать любые возможные средства, чтобы установить связь с командующими на западном участке контр-адмиралом Хьюиттом и генералом Паттоном. Радиосвязь опять отказала, и до нас доходили только неразборчивые сигналы. Мы пытались направить для связи в район Касабланки легкие бомбардировщики, но, после того как французские истребители сбили несколько из них, стало ясно, что этот вариант безнадежен. В отчаянии я спросил адмирала Кан-нингхэма, нет ли у него быстроходного корабля. К счастью, в Гибралтарском порту в тот момент оказался один из самых быстроходных кораблей, поднимавший пары, чтобы доставить на Мальту крайне необходимый там груз, и адмирал без колебаний предложил воспользоваться мне этим кораблем для установления связи с командованием западной оперативной группы. Я назначил американского контр-адмирала Бернхарда Би-ери возглавить группу штабных офицеров на корабле, и в пределах часа группа вышла в море.

Утром 9 ноября генерал Кларк и генерал Жиро вылетели в Алжир, надеясь заключить какое-либо соглашение с французскими властями. Необходимо было добиться прекращения французами боевых действий и заручиться их помощью в планируемых операциях против немцев.

Холодный прием генерала Жиро французами в Северной Африке явился ужасающим ударом по нашим надеждам. Генерала полностью игнорировали. Он выступил по радио, объявив, что берет на себя руководство Северной Африкой, и дал указание французским силам прекратить бои против союзников, но его обращение не оказало никакого воздействия. Сомневаюсь, что многие французы слышали его выступление. Радиосвязь с Алжиром по-прежнему поддерживалась с большими затруднениями, но в конце концов пришло сообщение: адмирал Дарлан находится в Алжире!

Мы сразу же исключили возможность того, что он прибыл туда, заранее зная о наших намерениях или имея желание помочь в осуществлении задуманного нами плана. Полученные в Оране и Алжире данные свидетельствовали о том, что наше вторжение явилось полной и ошеломляющей неожиданностью для каждого солдата и каждого жителя Северной Африки, за исключением тех очень немногих людей, которые активно помогали нам. Но даже им не была сообщена точная дата вторжения. Не оставалось никаких сомнений, что Дарлан оказался здесь совершенно случайно; и действительно, он прибыл сюда в связи с тяжелой болезнью своего сына, которого очень любил.

В лице Дарлана мы имели главнокомандующего французскими силами, сражавшимися против нас. Простым и легким ответом был бы его арест. Однако Дар-лан имел право отдать необходимые приказы еще очень сильному французскому флоту, находившемуся тогда в Тулоне и Дакаре, и у нас сразу же появилась надежда уменьшить потенциальную угрозу со стороны этого флота на Средиземном море и получить желаемое дополнение к нашим собственным надводным силам. Перед самым моим вылетом из Англии Черчилль искренне заметил: "Если бы я мог встретить Дарлана, хотя я и ненавижу его, я бы с радостью прополз на коленях целую милю, если бы этим самым мог убедить Дарлана привести его флот в состав союзнических сил".

Однако у нас была и другая, более неотложная причина попытаться использовать положение Дарлана. В ходе переговоров с французскими военными и гражданскими лицами генерал Кларк очень скоро обнаружил традиционное требование французов создавать какое-либо юридическое прикрытие любым действиям, которые они могут предпринять. Это прикрытие было для военных чем-тб вроде амулета; их капитуляция в 1940 году, утверждали они, явилась просто актом лояльности солдат, подчинившихся законным приказам своих гражданских руководителей.

Каждый без исключения французский командир, с которым генерал Кларк имел исчерпывающие беседы, отказывался предпринимать какие-нибудь действия для перехода со своими войсками на сторону союзников, пока он не получит на то законного приказа. Каждый из них принял присягу на верность маршалу Петэну, имя которого в то время оказывало более глубокое влияние на мышление и поступки людей в Северной Африке, чем что-либо другое. Все офицеры считали, что они не могут освободиться от этой присяги или отдать приказ другим о прекращении огня, если не будут получены соответствующие указания от адмирала Дарлана, их законного командующего, на которого они смотрели как на непосредственного и личного представителя маршала Петэна.

Тогда и в течение многих последующих дней было бесполезно разговаривать с французом, будь он военный или гражданский, прежде всего не признав абсолютного авторитета маршала Петэна. Во всех домах на видном месте висел портрет маршала, а в общественных местах эти портреты были вывешены в обрамлении выдержек из его речей и заявлений. Любое предложе- ние было приемлемо, если только "маршал этого хочет".

Генерал Кларк радировал, что без Дарлана невозможно никакое примирение и что эту точку зрения поддерживает и генерал Жиро, в то время находившийся в тайном укрытии в Алжире. Кларк все время информировал меня о ходе этих переговоров, насколько это удавалось ему, но было ясно, что он испытывает серьезные трудности в своих усилиях убедить французов прекратить бои с нашими войсками. Будучи занят всеми этими проблемами, я получил депешу от своего начальника штаба, временно оставшегося в Лондоне, в которой он отмечал, что, ввиду достигнутых первоначальных успехов и вполне ясного исхода операции "Торч", к нему поступило предложение от высших инстанций, чтобы мы прекратили запланированное наращивание сил для операций в Северной Африке и приступили к решению других стратегических задач. К концу войны я привык к этой тенденции, проявлявшейся у отдельных деятелей в глубоком тылу, переоценивать первоначальные успехи и сбрасывать со счетов будущие трудности. Однако в данный момент эта депеша вывела меня из равновесия, и я быстро набросал ответ, из которого привожу выдержку:

"Решительно против сокращения сил, запланированных для операции "Торч". Обстановка еще не выкристаллизовалась. Наоборот, в Тунисе положение опасное. Страна полностью не умиротворена, коммуникации приобретают первостепенную важность, а два основных порта в Северной Африке заблокированы. Каждое усилие, предпринимаемое с целью обеспечения организованного и эффективного сотрудничества французов, наталкивается на переплетение политических и личных интриг, и в действительности складывается определенное впечатление, что никто не хочет ни воевать, ни искренне сотрудничать с нами.

Вместо разговоров о возможном сокращении нам следует искать пути и средства для скорейшего наращивания сил, чтобы очистить Северную Африку. По стратегическим вопросам нам следует строить планы на будущее в обычном порядке, но, ради бога, давайте закончим одно дело, не затевая других одновременно. Мы потеряли много судов за последние три дня, а обеспечение конвоев воздушным прикрытием остается крайне трудным делом. Не исчезла угроза немецкого вмешате- льства через Испанию. Я не боюсь призраков и не поднимаю ложную тревогу. Я просто настаиваю вот на чем: если начатое нами дело выглядит обнадеживающим, то как раз время развивать наши усилия, а не ослаблять их. Мы только что приступили к осуществлению огромного предприятия. Хорошее начало не должно быть подорвано принятием на себя ничем не обоснованных обязательств".

В тот день, 12 ноября, генерал Кларк сообщил, что Дарлан, очевидно, является единственным французом, который мог обеспечить нам сотрудничество в Северной Африке. Я понял, что этот вопрос требовал быстрого урегулирования на месте. Передача его для решения в Вашингтоне и Лондоне привела бы к неизбежным задержкам, а в это время нам пришлось бы расплачиваться большой кровью, и мы потеряли бы шансы на достижение соглашения мирным путем включить французские войска в состав наших экспедиционных сил.

Мы уже имели письменные приказы от наших правительств о сотрудничестве с любой французской администрацией, какую мы застанем в момент нашего вступления в Африку. Более того, в данный момент этот вопрос был чисто военным. Если конечные политические последствия приобрели бы настолько серьезный характер, что появилась бы необходимость принести кого-то в жертву, то логика и традиции все равно требовали бы от командира в бою взять на себя всю ответственность за свои действия. За допущенные ошибки меня могли бы снять с поста, но я был убежден, что только быстрое решение этого вопроса могло сохранить существенное единство усилий двух народов и своевременное достижение военных целей.

Мы трезво и честно обсудили все возможности, помня при этом, что основополагающие приказы требовали от нас идти в Африку, чтобы приобрести там союзника, а не убивать французов.

Я хорошо понимал, что любая сделка с вишистом вызовет сильнейшее возмущение тех людей в Англии и Америке, которые не знают суровых реальностей войны; поэтому я решил ограничить свое решение вопроса сугубо местными военными аспектами. Взяв с собой адмирала Каннингхэма, 13 ноября я вылетел в Алжир и по прибытии туда сразу же начал совещание с генералом Кларком и американским генеральным консулом в этом районе Мэрфи. Это была моя первая встреча с Мэрфи со времени его тайного визита в Лондон несколько недель назад.

Они детально доложили обо всех событиях, имевших место в последнее время. 10 ноября Дарлан направил всем французским командирам приказ прекратить бои с союзными войсками. Петэн из Виши немедленно объявил этот приказ недействительным и отстранил Дар-лана от должности. Тогда Дарлан решил отменить свой приказ, однако Кларк не позволил ему этого сделать. Затем в Алжире было получено сообщение, что. немцы вторглись в Южную Францию, и теперь Дарлан заявил, что, поскольку немцы нарушили условия перемирия 1940 года, он готов сотрудничать с американцами. Между тем генерал Жиро, вначале потрясенный тем, что местные французы не пошли за ним, пришел к убеждению, что Дарлан — единственное французское официальное лицо в этом регионе, которое может склонить Северную Африку на сторону союзников. Когда немцы вступили в Южную Францию, Жиро направился к Дар-лану, чтобы предложить свое сотрудничество. Сражение возле Касабланки по приказу Дарлана прекратилось, в других местах бои закончились еще до поступления туда этого приказа. Французские офицеры, которые открыто помогали нам, в том числе генералы Бетуар и Мает, находились временно в опале; они были бессильны что-либо сделать.

После исчерпывающего обзора всей обстановки Мэрфи сказал: "Весь вопрос теперь превратился в чисто военную проблему. И вам нужно будет дать на нее ответ".

Когда мы приблизились к окончательному решению этой проблемы, он полностью отошел в сторону и только иногда выступал в роли переводчика. Я оказался перед необходимостью определить, что было важнее для войск союзников: заключить перемирие (и тем самым выиграть время и сохранить жизнь многих солдат и поскорее выработать реальные условия сотрудничества с французами) или просто арестовать Дарлана. Этот акт наверняка сопровождался бы продолжением боевых действий и дальнейшим усилением враждебности между французами и союзниками. Местные французские должностные лица все же формально являлись чиновниками нейтральной страны, и, пока наши правительства не проявляли готовности объявить Франции войну, у нас не было никаких юридических или иных прав деспотически, в нацистском стиле, создавать здесь марионеточное правительство по своему желанию.

Достигнутое соглашение было потом закреплено специальным документом, в котором в общих чертах определялась помощь французов союзным войскам. Согласно этому документу, главнокомандующему союзными войсками на дружественной, неоккупированной территории предоставлялись все необходимые юридические права и привилегии для осуществления руководства войсками и боевыми операциями. Нам гарантировалось беспрепятственное использование портов, железных дорог и других сооружений.

Союзники просто констатировали, что если французские войска и гражданское население подчинятся приказам Дарлана о военном сотрудничестве^ ними, то они не будут мешать осуществлению французского административного контроля над Северной Африкой. Наоборот, они подтверждали свое намерение сотрудничать с французами в деле обеспечения порядка. В документе не было никаких обязательств для наших правительств относительно какого-либо политического признания местной администрации, и Дарлан просто уполномочивался на основе добровольного согласия местных официальных лиц и по договоренности с нами взять в свои руки французские дела в Северной Африке, пока мы будем заняты очищением от немцев этого континента. Он также согласился поставить нашего друга генерала Жиро во главе всех французских военных сил в Севе-ро-Западной Африке.

Важным обстоятельством было то, что мы не могли осуществить военную оккупацию, для чего нам потребовалось бы прекратить всякие действия против держав "оси". Арабское население тогда сочувственно относилось к французскому режиму Виши, который лишил евреев всяких прав в этом регионе, а восстание арабов против нас, которое немцы определенно попытались бы спровоцировать, было бы для нас катастрофическим. Наше намерение состояло в том, чтобы заполучить Северную Африку только в качестве базы для продолжения войны против Гитлера. Юридически наше положение в Африке отличалось от нашего последующего статуса на острове Сицилия, так же как и статус в Сицилии отличался от нашего положения в Италии и позднее в Германии. Теоретически мы находились в стране союзника. Фактическая же цель обязательств Дарлана сводилась к тому, чтобы признать за нами доминирующее влияние в этом регионе. Но мы должны были использовать такое влияние умело, чтобы избежать неприятных осложнений.

Во французских войсках приказам Дарлана подчинялись, в противоположность пренебрежению, с которым воспринимались сделанные раньше заявления генерала Жиро. Дарлан остановил бои на западном побережье, где войска Соединенных Штатов уже сосредоточивались против оборонительных рубежей у Касабланки и готовились к общему штурму. Опыт же генерала Паттона в Марокко подсказывал, что это вылилось бы в кровопролитный бой.

Окончательное соглашение с представителями французских военных сил, возглавляемых Дарланом, было достигнуто в Алжире 13 ноября. Адмиралу Каннингхэму и мне пришлось возвращаться в Гибралтар вечером в плохую погоду. Мы долго кружили над аэродромом в полной темноте, делая тщетные попытки посадить самолет. Я не видел выхода из этого затруднительного положения и все думал о том, что нашему пилоту, молодому лейтенанту, придется больше полагаться на свое умение, чем на приборы, чтобы осуществить благополучную посадку, которую с трудом в конце концов удалось совершить.

Этот случай ускорил выполнение ранее принятого мною решения перенести наш штаб в Алжир. Это вызвало панику у офицера службы связи, который сказал, что он не сможет обеспечить связь в Алжире раньше Нового года. Но мы переехали туда 23 ноября.

Разумеется, официальные донесения обо всех политических проблемах мы периодически представляли нашим двум правительствам. Тем не менее немедленно начавшаяся критика в прессе двух стран приобрела столь сильный характер, что вынудила как президента, так и премьер-министра запросить от нас более полного объяснения. Они получили его в форме длинной телеграммы, которой дали широкое хождение среди правительственных чиновников в Вашингтоне и Лондоне. Даже после долгого ретроспективного изучения той обстановки я мог бы теперь очень немного добавить к этому объяснению. Я здесь цитирую его, лишь перефразировав предложения в соответствии с требованиями сохранения тайны кода:

"14 ноября.
Полностью понимаю удивление в Лондоне и Вашингтоне тем оборотом, который приняли переговоры с французами в Северной Африке. Существующие здесь настроения среди французов даже отдаленно не соответствуют нашим расчетам, которыми мы руководствовались прежде. Излагаемые ниже факты имеют прямое отношение к существу вопроса, и в данном случае важно, чтобы никакие поспешные действия у нас, дома, не нарушили того равновесия, которого нам удалось добиться здесь...

Имя маршала Петэна представляет собой здесь нечто такое, с чем приходится считаться. Каждый пытается создать впечатление, что он живет и действует в тени маршала. Гражданские и военные руководители согласны с тем, что только один человек имеет право действовать от имени маршала в Северной Африке. Это Дарлан. Даже Жиро, который был нашим доверенным советником и твердым другом со времени первых совещаний с ним, в итоге которых он вынужден был примириться с реальной действительностью, признал это соображение доминирующим и соответственно с этим изменил свои намерения.

Сопротивление, с которым мы вначале столкнулись, было оказано на основе убеждения французов всех рангов, что таково желание маршала. По этой причине Жиро кажется им виновным по меньшей мере в определенном нарушении субординации, когда он настаивал не оказывать сопротивления нашей высадке на берег. Генерал Жиро понимает это и, по-видимому, отчасти сочувствует всеобщему настроению. Все, кого это касается, говорят, что готовы помочь нам при условии, что Дарлан скажет, что делать, но они не хотят следовать указаниям, исходящим от кого-либо другого. Адмирал Эстева в Тунисе заявляет, что подчинится приказам Дарлана. Ногес прекратил сражение в Марокко по приказу Дарлана. Поэтому в этих вопросах невозможно избежать признания положения Дарлана...

Суть соглашения заключается в том, что французы сделают все, что смогут, чтобы помочь нам захватить Тунис. Группа Дарлана будет налаживать эффективное сотрудничество и начнет под руководством Жиро реорганизацию отдельных воинских частей для их участия в войне. Эта группа использует любую возможность, чтобы получить флот, стоящий у Тулона. Мы будем поддерживать эту группу в вопросах управления страной и ее умиротворения, а также в оснащении отобранных частей. Детали все еще обсуждаются...

Наша надежда на быстрый захват Туниса и получение здесь поддержки со стороны населения не может быть осуществлена, пока не будет принято общее соглашение в тех рамках, которые мы только что определили с Дарланом и другими должностными лицами, контролирующими административный механизм региона и племена в Марокко. Жиро теперь понимает, что сам он ничего не сможет сделать даже при поддержке союзников. Он с радостью принял пост военного начальника в группе Дарлана. Он считает, что сейчас его имя не следует упоминать, пока не пройдет несколько дней. Без сильного французского руководства нам пришлось бы пойти на военную оккупацию здесь. Потеря времени и расходы ресурсов оказались бы огромными. Генерал Паттон считает, что только в Марокко потребовалось бы 60 тысяч союзных войск, чтобы держать племена в спокойствии. Принимая во внимание тот эффект, который оказали бы волнения племен на Испанию, вы можете себе представить, какие у нас здесь проблемы".

Ни разу в течении длительных переговоров Дарлан не сказал доверительно, что он может добиться перехода тулонского флота на нашу сторону. Он думал, что, возможно, из-за нехватки топлива, а также из-за неразберихи и неопределенности, которые, безусловно, воцарятся в Южной Франции, командующий флотом фактически не попытается вывести флот в море и присоединиться к нам, но он заявил со всей убежденностью, что французский адмирал вТулоне никогда не допустит, чтобы его корабли попали в руки немцев. Он это повторял вновь и вновь, и последовавшие события подтвердили, что это так и было.

С другой стороны, Дарлан был уверен, что адмирал Эстева, командующий французскими силами в Тунисе, присоединится к остальным французам в Северной Африке, соблюдая любые приказы, какие бы он ни отдал. Длительность переговоров в Алжире подрывала эту нашу большую надежду. Это обстоятельство вызывало неопределенность у адмирала Эстева, который, будучи информирован о характере происходивших тогда переговоров в Алжире, получал также приказы из Виши оказывать сопротивление союзникам и, как нам говорили, пустить немцев в подведомственный ему район. Военные руководители в том регионе, генералы Кельц в Алжире и Барре в Тунисе, находились в таком же состоянии нерешительности, а генерал Кельц, как информировали нас, был определенно против какого-либо соглашения с союзниками.

В этих условиях сомнений и нерешительности французов немцы начали высаживаться в районе Туниса.

Первый контингент немецких войск прибыл туда по воздуху днем 9 ноября. Начиная с этого момента они стремилась как можно быстрее доставить сюда подкрепления, и к тому времени, когда было достигнуто временное соглашение с Дарланом в Алжире, адмирал Эстева уже не имел возможности действовать самостоятельно. Во время последнего телефонного разговора между ним и французским чиновником в Алжире он сказал: "Теперь у меня есть опекун". Мы это восприняли как намек на то, что немцы фактически уже держали его заложником. Наряду с этим генералы Кельц и Барре без колебаний подчинились приказам Дарлана. Первый, в частности, в дальнейшем стал прекрасным боевым командиром в союзных войсках.

После получения моей телеграммы в Лондоне и Вашингтоне оба правительства информировали меня, что будут поддерживать достигнутую нами договоренность до тех пор, пока ее условия будут добросовестно выполняться французами и пока боевые действия в Африке не подойдут к концу.

Эта договоренность, конечно, совершенно отличалась от той, на какую мы рассчитывали, еще будучи в Лондоне. Однако наши правительства ошиблись не только в отношении сильных личностей и их влияния в Северной Африке, но и в оценке настроений среди местного населения. Они полагали, что французы в этом регионе крайне возмущены вишистско-нацистским господством и с распростертыми объятиями встретят как избавителей любые силы союзников, которые сумеют укрепиться в этой стране. Первая немецкая бомбардировка Алжира, а их было много, доказала ошибочность такого предположения. Конечно, там было много патриотов, а после победы в Тунисе их число увеличилось, но в те первые дни нашего рискованного положения и ночных вражеских бомбардировок скрытое настроение, о котором постоянно докладывали мне, выражалось словами: "Зачем вы принесли эту войну нам? Мы были довольны своей жизнью, а теперь вы пришли сюда, чтобы нас всех убили". В своем последнем донесении, написанном уже после завершения кампании, генерал Андерсон отметил следующее об этих первоначальных настроениях местных жителей:

"Многие мэры, начальники станций и почт, а также другие чиновники на ключевых постах, с кем мы имели дело по мере продвижения наших войск (например, гражданские телефонные линии вначале были моим основным средством связи с передовыми частями и штабом союзной авиации), относились к нам холодно и не решались открыто присоединиться, а некоторые были просто враждебно настроены. В целом я могу с уверенностью сказать, что на первых порах в армии старшие офицеры колебались и опасались связать себя с союзниками, а младшие офицеры в основном склонялись к поддержке союзных войск. Солдаты подчинялись приказам; среди арабской части населения проявлялось безразличие или враждебность, французы относились благосклонно, но апатично. У меня сложилось убеждение, что безопасность моей небольшой изолированной группировки не была бы обеспечена, если бы я потерпел в бою серьезную неудачу".

Такие настроения в корне отличались от мнения наших правительственных кругов, считавших, что народ Северной Африки при появлении там союзных войск единодушно поднимется против вишистов, находящихся под контролем нацистов.

В итоге принятия Дарланом административного руководства в Северной Африке и его влияния во Французской Западной Африке крупный центр Дакар вскоре оказался в руках союзников. Губернатором Западной Африки был Буассон, старый солдат, потерявший ногу и слух в первую мировую войну и искренне ненавидевший все немецкое. Он был фанатически предан Франции и считал своим основным и единственным долгом сохранить Французскую Западную Африку для Французской империи. Несколько ранее в ходе этой войны он отбил попытки английских войск и сил "свободных французов" высадиться у Дакара, заявив, что будет сражаться с любым противником, который посмеет вторгнуться на подопечные ему территории. Однако в связи с вторжением немцев в Южную Францию он объявил о своей готовности подчиниться военным приказам, исходящим от меня и передаваемым ему через адмирала Дарлана; никого больше он не признавал.

Поскольку Дакар в то время находился за пределами моего района боевых действий, где мне и без того хватало забот по ведению кампании, а также в силу того, что английская и американская пресса проявляла серьезное беспокойство по поводу военного урегулирования, которое я осуществил с Дарланом, я напомнил моим начальникам, что обеспечение выполнения Буас-соном условий общей капитуляции не входит в мои обязанности и я в этом деле не буду принимать никакого участия, если на то не будет приказа. Тем не менее я доложил им, что мог бы обратиться к руководителям в Дакаре, и сообщил им о заявлении Буассона. На это я очень скоро получил указания, суть которых сводилась к тому, чтобы я обеспечил переход западноафриканского региона на сторону союзников точно так же, как я это сделал в Северной Африке.

Мое решающее совещание с губернатором Буассоном граничило с драматической развязкой. Предстояло решить много важных деталей. В Западной Африке было интернировано большое число английских моряков, высадившихся там с кораблей, потопленных в ходе войны. Англичане настаивали на их немедленном освобождении, а Буассон выдвигал свое контртребование, настаивая на прекращении радиопропаганды, которую вели "свободные французы" из соседних районов, граничивших с Западной Африкой. Он говорил, что эта пропаганда постоянно обвиняла его и его правительство во всякого рода преступлениях и вызывала осложнения с местным населением. Он настаивал, чтобы английское правительство приказало немедленно прекратить такую пропаганду. Возникали и другие аналогичные вопросы, однако ни один из них не находил своего отражения в том документе, который нужно было подписать. На совещании присутствовали Дарлан и другие французские должностные лица, а также Мэрфи и несколько сотрудников моего штаба. По мере обсуждения возбуждение его участников усиливалось, и казалось, что все французы говорят одновременно. Наконец я отвел губернатора Буассона, немного понимавшего по-английски, в угол, чтобы лично переговорить с ним, и сказал ему примерно следующее:

"Губернатор, я не имею возможности сообщить вам в деталях, что намерено сделать как английское, так и американское правительство. Но я могу с уверенностью сказать следующее: оба моих правительства дали мне указание заключить с вами соглашение на общей основе, что Французская Западная Африка присоединится к Северной Африке в войне против держав "оси". Мои правительства заявили, что не будут вмешиваться в ваши местные дела. Они ожидают от вас такого же сотрудничества, что и от любого другого дружественного региона, а это влечет за собой немедленное освобождение любого из наших граждан, который может быть интернирован в вашем районе. Они попытаются прекратить любую пропаганду, которая может быть направлена против вас и вашего режима, и они, несомненно, используют добрые услуги, чтобы другие сотрудничающие организации, в том числе "свободные французы" под руководством генерала де Голля, также прекратили эту практику. Однако очевидно, что в этом вопросе они не могут приказывать генералу де Голлю. Мы хотим использовать воздушные трассы через ваш район и желаем, чтобы вы были на нашей стороне. Потребуются недели, чтобы каждую из этих мелких деталей урегулировать, а мы не можем зря тратить время. Вы подпишете соглашение, а я заверяю вас моей честью солдата, что сделаю все, что в человеческих силах, чтобы общие соглашения, достигнутые между нами, выполнялись на основе сотрудничества, как того желают оба мои правительства, именно так, как это мы делаем в Северной Африке. Пока меня держат на этом посту оба мои правительства, вы можете быть уверены, что дух нашего соглашения никогда не будет нарушен союзниками".

Не сказав ни слова, он подошел к моему столу и, в то время как в комнате продолжались споры, сел и поставил свое имя под соглашением. Как только он подписал, я спросил его: "Губернатор, когда наши самолеты могут начать пользоваться аэродромом у Дакара?" Он взглянул на меня и ответил по-французски: "Только сейчас". В своих дальнейших замечаниях Буассон подчеркивал важность, которую он придавал моим заверениям как солдата избежать ненужного беспокойства французских институтов в Западной Африке и помочь реорганизации французской армии для ее участия в войне на нашей стороне. Легко было ошибиться в оценке французской проблемы, какой она тогда была. Только терпение и настойчивость могли принести нам ценного и в конечном счете демократического союзника. Насилие и пренебрежение чувством достоинства французов не дали бы ничего, кроме разлада и справедливых обвинений в том, что мы тоже нацисты.

В силу мощи нашего оружия и признания временной французской администрации в Северной Африке боевые действия во всем районе западнее Алжира к 12 ноября прекратились.

*Для маскировки операции "Торч" были разработаны и осуществлены специальные дезинформационные мероприятия под кодовыми наименованиями "Оверсроу" и "Соло", которые способствовали обеспечению внезапности высадки западных союзников в Северной Африке. - Прим. ред.